– Такому человеку я могу верить, – продолжала она, будто не слыша. – И для него я сделаю все, если буду убеждена, что и он все сделает для меня.
Чтобы двинуть дело вперед, я сгреб ее в объятия. Она не сопротивлялась, но и не отвечала на мои ласки.
– Ради всего святого, довольно слов! Испытайте же меня! Ведь так можно человека с ума свести! Если вас волнует что-то, связанное с войной, то мое отношение к этой войне вам известно. Ну, поцелуйте меня еще разок и скажите, что вы хотите знать.
Она послушно поцеловала меня, но тут внизу зажужжал звонок.
– Это он, – сказала Диана, высвобождаясь. – Жаль, что не вовремя, но мне он очень нужен. И если вы докажете, что я могу вам верить… тогда у нас будут и другие вечера… – Она вышла.
Когда она объявила, что ожидает еще кого-то, я стал гадать про себя, кто бы это мог быть. Держал пари сам с собой – и позорно проиграл. Ибо меньше всего я ожидал увидеть мистера Периго. А между тем это оказался именно он, весь расплывшийся в фальшивой фарфоровой улыбке и похожий на маленького аллигатора с разинутой бело-розовой пастью.
– Моя дорогая! – воскликнул он, войдя и увидев меня. – Я удивлен, но очень рад, искренно рад. Право, это для меня полная неожиданность. Хотя, впрочем, не знаю почему, – ведь вы уже не раз высказывали весьма разумные и ободряющие суждения об этой бессмысленной войне, которую мы стараемся выиграть для русских и американцев. Как поживаете, мой милый Нейлэнд? Правда ли, что вы собираетесь делать что-то великое и ответственное у Чартерса?
– Мне предложено явиться на будущей неделе, – ответил я. – Но, разумеется, еще не известно, что из этого выйдет.
– Они вас возьмут, – сказала Диана уверенно. – Но просите не больше восьмисот пятидесяти фунтов в год с возможной прибавкой через полгода.
– Вы слышите? – закричал мистер Периго, осыпая нас искрами, как коварное огненное колесо во время фейерверка. – Вот очаровательная женщина, которая не желает быть только украшением жизни, которая умеет быть полезной в этом нелепом мире и понимает, что жалованье в восемьсот пятьдесят фунтов может быть повышено тем или иным способом.
– Тем или иным, – повторила Диана. Затем, взглядом приглашая меня ответить, сказала спокойно:
– Вот мистер Периго спрашивает, начали у Чартерса выпуск эмберсоновских зенитных орудий или нет?
– А как же! – ответил я, не задумываясь. – Сделали штук десять, но приостановили производство, потому что взяли не те рамы затвора. И, кроме того, рабочие жалуются на вредные испарения.
– Как интересно! – воскликнул мистер Периго. – Но неужели они вам сами все это рассказали?
– Нет. Меня водили по всем цехам, а я имею привычку держать глаза и уши открытыми.
Я был шумно хвастлив, но не переигрывал. И Диана посмотрела на Периго, как бы спрашивая: «Ну что, разве я вам не говорила?»
– Это хорошо, – сказал он и, отвечая на взгляд Дианы, добавил: – Нет надобности объяснять вам, дорогая, что у Чартерса нам нужен только он, и никто другой.
– Безусловно, – спокойно отозвалась Диана. – Но у Чартерса он проработает недолго…
– Если вы имеете в виду Белтон-Смитовский завод, Диана, то я уже совался туда, но они на меня даже не взглянули.
– Это потому, что вы пришли с улицы, – возразила она. – А стоит вам поработать несколько недель у Чартерса, найдется вакансия и у Белтон-Смита, и мы легко устроим вас туда.
– Вы слышите? – прокричал мне мистер Периго и тут же переключился на Диану: – Вы, конечно, правы. Что значит интуиция умной женщины! Ну, а теперь…
Но она остановила его и произнесла резко-повелительным тоном:
– Нет. На сегодня хватит. Мы достаточно высказались. Прежде чем говорить остальное, нужно испытать человека. – Все это, разумеется, предназначалось для мистера Периго, а не для меня, но потом она повернулась ко мне, выжала улыбку и сказала: – Я завтра не выхожу из магазина, но по субботам у нас во второй половине дня почти всегда полно народу, так что зайдите лучше с утра. – И, приняв величественную позу, обратилась к нам обоим: – До чего глупы эти люди! – воскликнула она с несвойственным ей жаром и даже раскраснелась – впервые за время нашего знакомства. – И они рассчитывают сохранить власть! Мир не позволит, чтобы им управляли идиоты. У нас – настоящие вожди, у нас – преданность делу, смелость, у нас – ум. А у них что, у этих жалких кретинов?
Речь эта сильно отдавала театральностью, но Диана искренно верила в то, что говорила. Я замечал, что очень многие ее единомышленники становятся напыщенными и неестественными именно тогда, когда высказывают свои подлинные взгляды и чувства. Все они одинаковы, эти одураченные фюрером люди: где-то в глубине их сознания всегда происходит грандиозное оперное представление с ними и Адольфом в главных ролях. Стоя перед нами с царственным видом, Диана Экстон, вероятно, слышала в своем воображении скрипки и барабаны громадного оркестра.
Мистер Периго посмотрел на меня, я – на него. И пока Диана стояла и слушала воображаемый оркестр, каждый из нас прочел правду в глазах другого. Я вынул сигарету и свою зажигалку особого назначения.
– Не горит, – сказал я, встряхивая ее. – Нет ли у вас огонька?
Он с быстротой молнии достал из кармана точь-в-точь такую же зажигалку.
– Я бы отдал вам свою, – сказал он, поднося ее к моей сигарете, – но это подарок старого приятеля.
– Спасибо, не беспокойтесь. Я завтра же приведу свою в порядок.
Все было ясно, как день. Мы посмотрели на Диану, не совсем очнувшуюся от блаженных грез о господстве нацистских умов над миром, и пожелали ей доброй ночи. Она все еще была настроена на высокий лад, и я порадовался в душе, что не нужно оставаться с нею. Диана вернулась на грешную землю как раз вовремя: мы уже спускались по лестнице. У двери она очень нежно пожала мне руку, и мы с Периго выскользнули на улицу.