Затемнение в Грэтли - Страница 52

Она подошла ближе и села на опрокинутый ящик. Это было как в замедленной съемке. Я невольно подумал: «Похоже на сборище привидений».

Должно быть, и Хэмп ощутил нечто подобное и решил не поддаваться.

– Сержант! – загремел он вдруг. – Возьмите с собой этих двух парней и займитесь машиной. Фонари у всех имеются? Только смотрите, зажигайте не все разом. Захватите какие-нибудь мешки для окон. Да живей поворачивайтесь!

Так мы избавились от них. Сделав над собой усилие, я наклонился и внимательно посмотрел на мертвую.

– Что, она там выпила в «Трефовой даме»? – спросил инспектор.

– Может быть, немного и выпила, но когда мы с ней простились в самом начале одиннадцатого, она была совершенно трезвая.

– Она не сказала, куда едет?

– Нет. И когда я уходил, около половины одиннадцатого, я искал ее всюду, но ее не было. Пришла она туда не со мной, но у нас был длинный разговор, и мне хотелось на прощание сказать ей еще кое-что.

– Может быть, она уехала из «Трефовой дамы» и выпила где-нибудь в другом месте? – сказал инспектор хмуро. – Покойница, кажется, любила повеселиться?

– Да. Но что ей было делать здесь, у канала? – спросил я. – Это требует объяснения.

– Если она была пьяна, тут и объяснять нечего.

– А я не думаю, что она была пьяна. И не думаю, что она хотела покончить с собой. И не думаю, что она сбилась с дороги в темноте. – Я сказал это резким тоном – совершенно из тех же побуждений, из каких инспектор только что орал на сержанта. Мне нужно было и от себя и от других скрыть свое волнение и рассеять чары. – Не можете ли вы, доктор Бауэрнштерн… – обратился я к ней. – Я бы не стал вас просить, если бы не знал, что вы сделаете это лучше меня…

– Что вам нужно? – спросила она без малейшего оттенка любезности или хотя бы интереса. Теперь я вызывал у нее уже не просто неприязнь, а настоящую ненависть.

– Исследуйте самым внимательным образом ее голову с затылка. Это важно, иначе я не стал бы вас утруждать. И не будем терять времени.

Вероятно, она вопросительно взглянула на инспектора, потому что он тихо сказал ей: «Действуйте».

Дальше все происходило снова томительно медленно. Она попросила посветить ей и, несмотря на усталость и глубочайшее нежелание делать что бы то ни было по моей просьбе, приступила к осмотру. Она работала так искусно, легко и красиво, что я невольно – и с какой-то грустью – залюбовался. Когда ее пальцы, наконец, перестали двигаться и она подняла глаза, я прочел на ее лице, что моя догадка верна.

– Здесь гематома, – сказала она с расстановкой. – Я ее нащупала. Под кожей скопились сгустки крови. Значит, либо она сильно ударилась обо что-то затылком, когда машина свалилась в канал, либо…

– Либо кто-нибудь ударил ее, – вероятно, резиновой дубинкой, – сказал я. – Моя версия такова. Они ехали и о чем-то толковали. Она оказалась несговорчивой, и ее пристукнули, а машину пустили в канал. Заметьте, – обратился я к инспектору, – тот же метод, что и в первый раз: убийство, которое может сойти за несчастный случай.

– Это не противоречит тому, что вы обнаружили, доктор? – спросил инспектор.

– Я мало знакома с такого рода телесными повреждениями, – сказала она с видимым усилием, – но действительно трудно понять, как можно так сильно ушибить голову, только ударившись обо что-нибудь при падении. Это гораздо больше похоже на умышленно нанесенный удар. По-моему, – добавила она неохотно, – мистер Нейлэнд прав.

Удивительно приятно было слышать это «мистер Нейлэнд», хотя она уже раньше несколько раз называла меня по имени. Почему-то мне казалось, что она начисто забыла – или даже сознательно вычеркнула из памяти – мое имя. И сейчас, убедившись, что она его не забыла, я обрадовался до смешного.

– Шейла Каслсайд, – продолжал я, – ожидала, что ее будут шантажировать. Она не знала, в какой форме, зато я знал. Поэтому я и поговорил с нею сегодня вечером. Бедняжка никому не делала зла, но у нее было сомнительное прошлое, и она его скрывала. Чтобы подняться по нашей пресловутой «социальной лестнице», она рассказывала о себе всякие небылицы, выдавала себя за вдову человека, умершего в Индии. Она обманывала даже мужа и его родных. Замуж она вышла для того, чтобы из официантки и парикмахерши превратиться в даму высшего круга, но потом полюбила мужа и из-за этого не хотела, чтобы все открылось.

– Это она вам сама сказала? – спросил Хэмп.

– Да. Но я еще раньше догадался, что она боится каких-то разоблачений, и понял, что они могут на нее нажать и использовать ее для своих целей, о которых она ничего не подозревает. Вероятно, один из них и увез ее из «Трефовой дамы», чтобы сообщить, чего от нее хотят…

– Должно быть, чего-нибудь по вашей части, – сказал инспектор, забывая, что наш разговор слушает доктор Бауэрнштерн.

– Да. Этого она не ожидала. Она думала, что от нее потребуют денег или… гм… небольших интимных услуг. Но когда она узнала, чего именно от нее добиваются, – а я ей уже намекнул, о чем может идти речь, – она не поддалась на шантаж, отказалась наотрез и пригрозила, вероятно, все рассказать мне, или вам, или мужу. Это решило ее участь. Им пришлось ее убить. Тут же на месте. Так я себе это представляю. – Я посмотрел на труп, выловленный из канала, и вспомнил нахальный носик, сочные улыбающиеся губы, ярко-синие глаза, один чуточку темнее другого… – И если все это верно, то она такая же жертва войны, как любой солдат, скошенный пулеметным огнем. Она жертва и другой войны, худшей – войны рядового человека с насквозь прогнившей социальной системой. Они вырастают, веселые, жизнерадостные, воображая, что в двух шагах их ждет рай, а мы спихиваем их в ад.