Ларри, еще не совсем одетый, тоже вышел и пошел за мной в другой конец коридора.
– Ну что, удачно? – спросил он шепотом.
Я покачал головой с видом человека, потерявшего даром время. Ларри оказал мне услугу, но не следовало говорить ему всего.
– Значит, она ни в чем не замешана? – Он был разочарован.
– Возможно, что и нет. Видно, мы с вами перемудрили.
Он покачал головой, и мне стало жаль беднягу, стоявшего передо мной в своем жутком шутовском обличье. Он, должно быть, возлагал какие-то надежды на эту слежку за Фифин и, вероятно, уже видел себя сотрудником Особого отдела. Я обнял его рукой за плечи, на которых мешком висел старый фрак, знавший лучшие времена задолго до того, как попал к нему.
– Все же я вам очень признателен, Ларри, – сказал я. – И постараюсь увидеться с вами еще раз до вашего отъезда.
– Если бы вы подождали, пока кончится второе представление… – начал он, немного повеселев, но я прервал его:
– Никак не могу, Ларри. Но, если будет что-нибудь интересное, я дам вам знать.
– Обещаете, мистер Нейлэнд? – оживился этот большой ребенок.
– Обязательно! – И я опять похлопал по старому фраку. – А теперь мне надо выбраться отсюда, пока не слишком много людей начали задавать вопросы. Скажите, где здесь поблизости можно перекусить?
Мы вместе сошли вниз, и он по дороге объяснил мне, где находится на этой улице маленькое кафе, открытое всю ночь. Слышно было, как в зале хлопают и вызывают Фифин, и я подумал: «Кто сегодня считает движения ее прекрасных, могучих рук и ног?»
Маленькое кафе действительно оказалось открытым, и анемичная девица швырнула мне на стол тарелку с неаппетитной мешаниной из жареной рыбьей кожи и костей, водянистого картофельного пюре и капусты. Потом принесла чашку теплой бурды, напоминавшей жидкую грязь, – здесь ее называли кофе. В углу зевали два солдата. За другим столиком худенькая немолодая женщина, похожая, как родная сестра, на мою хозяйку, миссис Уилкинсон, насыщалась с судорожной торопливостью, словно считала верхом неприличия есть на людях. По радио передавали пьесу о похитителях бриллиантов, разговор которых напоминал декламацию плохих актеров старой школы.
Есть места, где чувствуешь себя в каком-то мертвом тупике, и это кафе было именно таким местом.
Зато комната на Раглан-стрит показалась мне почти что родным домом, когда я вернулся туда к девяти часам, чтобы встретиться с инспектором. Миссис Уилкинсон убрала ее и развела в камине жаркий огонь. Я успел еще выкурить трубку и обмозговать кое-что до прихода инспектора. Он пришел и, к моему удовольствию, сразу же расположился, как у себя дома.
– Сожалею, что не могу предложить вам выпить, – сказал я, – но спиртного у меня нет, как вы сами понимаете.
– Конечно, понимаю, мистер Нейлэнд, – сказал он, закуривая трубку, удивительно маленькую для такого крупного человека. – Если у вас найдется чашка чая, это меня вполне устроит.
Я попросил миссис Уилкинсон принести нам чаю и уселся против инспектора. Мне еще ни разу со дня приезда в Грэтли не было так хорошо – отчасти потому, что я чувствовал симпатию к этому великану, а главное потому, что мог, наконец, поговорить откровенно о деле, не притворяться, не играть роль. Не забывайте, что хоть я был сыщиком с двухлетним стажем и знал все профессиональные хитрости и уловки, для себя я по-прежнему оставался инженером-строителем, который просто выполняет такую оборонную работу. По этим или другим причинам, но в тот вечер у меня было легко на душе.
– Я обещал вам его записную книжку, – сказал инспектор, извлекая ее из кармана. – Вот она. Вам, наверное, надо заняться ею уже после того, как я уйду.
– Спасибо, я так и сделаю. А у меня тоже найдется для вас кое-что. – Я дал ему бумажку с номерами телефонов, списанными в уборной Фифин. – Здесь нет телефонной книги, а кому-нибудь из ваших людей нетрудно будет выяснить, чьи это телефоны.
Инспектор бегло просмотрел их.
– Об одном я вам скажу сразу. – Он ткнул пальцем в бумажку. – Второй сверху – телефон «Трефовой дамы»… ну, вы знаете.
Я сказал, что знаю.
– Остальное – утром, – продолжал он. – А любопытно, что вы заинтересовались этим номером, потому что «Трефовая дама», по-видимому, играет какую-то роль в нашем деле. Для вас это новость?
– Нет, не новость. Продолжайте.
– Ладно. Сначала о том, что делал Олни в свой последний вечер. По окончании работы он попросил, чтобы его подвезли на машине к дому полковника Тарлингтона. Все это точно выяснено. Ездил он туда не по вашему общему делу, а по делам завода. Полковник Тарлингтон, который очень любит слушать самого себя на собраниях, согласился выступить на заводе по случаю недели Военного Флота. И Олни поручено было поговорить с ним.
– Странно, что Олни взял это на себя, – заметил я.
– Ничего странного. Полковник должен был выступать в заводской столовой, а Олни был членом столовой комиссии. Я сам говорил с полковником и все проверил. Он мне сообщил, куда Олни направился дальше: уходя, Олни сказал ему, что зайдет в «Трефовую даму» выпить чего-нибудь и съесть сандвич.
– И это тоже странно. «Трефовая дама» не такое место, куда пойдет заводской мастер за выпивкой и сандвичем. А Олни произвел на меня впечатление человека, который никогда не выйдет из роли. Ну, допустим. А куда же он пошел потом?
– Потом он уже никуда не ходил на собственных ногах, – ответил инспектор. – Потому что примерно в трехстах ярдах от подъезда «Трефовой дамы» его сшибли. Так я думаю. Правда, тело его найдено в двух милях оттуда. Но он попал туда уже мертвый.